Аморальная история

Вот такая аморальная история приключилась у самого синего моря. Что делать, такое случается, и нередко. Будете в тех краях, сходите на морской берег, может и вам повезет.

У самого синего моря жил старик в своей старой, заросшей мхом землянке. Взяла как-то старика тоска зеленая, и пошел он на берег моря, захватив невод рыбацкий. Забросил он невод в пучину морскую раз, другой, а на третий попалась в сети рыбка не простая, а золотая. Ну, как обычно. И молвит ему рыбка человечьим голосом:

- Ну, что тебе надобно старче? Ведь уже все обговорили. Или опять старуха твоя житья тебе не дает?
- Померла старуха-то, - вздохнул старик с тоской. - Сыро в землянке, хворала она в последнее время, да и немолодая уже была.
- Да, жаль, - посочувствовала рыбка. - Хотя я не очень ее любила. Ну да о мертвых лучше никак, чем плохо. Один, значит, маешься? Может помочь чем, дедушка?
- Помоги уж по старой памяти, матушка, а я тебя не забуду: свечку в церкви поставлю, - просительно посмотрел старик на рыбку.
- Экой ты нехристь, старый! Разве ж за рыбу свечку ставят? Да бог с тобой, тебе по старости простительно. Сколько годов-то стукнуло?

Старик снял картуз, почесал макушку и махнул рукой:

- Забыл я, государыня рыбка, годы свои. Со счету сбился.
- Ладно, сказывай, что за нужда у тебя, - нетерпеливо повела хвостом рыбка.
- Один я, понимаешь. Совсем один. Слово молвить не с кем, душу излить некому.
- Поняла я все, старый. Будет тебе собеседник, - подмигнула глазом золотая рыбка. - Собеседница. Иди себе домой, не печалься. А землянку мы тебе на избушку со всеми удобствами поменяем. А то, гляди, уморишь собеседницу.
- Ой спасибо, милая! Век не забуду такой твоей доброты! - И дед засобирался в обратный путь.
- Эй, пенсионер, погоди, - остановила его рыбка. - Тут такое дело, ты заходи, если чего, поговорим. А то в море разговорчивых немного - рыбы одни. Только сетку свою больше не бросай, всю ведь чешую мне ободрал, перед морскими жителями неудобно. Слово я тебе скажу заветное. Кликнешь меня, а я тут как тут.

Сказала она старику слово заветное и уплыла в синее море, а проситель наш отправился восвояси.

Вернулся, видит - не обманула рыбка; стоит избушка, да ладная такая: с крыльцом высоким, с трубой каменной да со всеми удобствами во дворе.

Заходит старик в горницу, а там девица сидит: не то, чтобы красивая, а не уродина, все при ней. Увидала хозяина, обрадовалась и давай ему рассказывать, как ждала его да что делала. За стол посадила, картошку из печи достала, а сама знай новостями ублажает. Разомлел дед от такого обхождения, сидит картошку в миске мнет, огурцами малосольными закусывает. А девица ему про соседей все сплетни доложила и на международную обстановку переключилась: там тебе нефть дешевеет, тут кризис приключился, а в стране заморской президента на царство определили, черного и внутри и снаружи.

К вечеру у старика от этих разговоров головная боль приключилась со звоном в ушах: уж больно говорливую девушку ему рыбка устроила. Три дня терпел дед эти разговоры, а на четвертый, утречком, потихоньку, не будить чтобы, за дверь вышел и к морю направился. Там он слово заветное молвил, и явилась пред ясны очи его старая приятельница-рыбка.

- Ну, как, дедушка, скука прошла твоя? - зевая спрашивает.
- Прошла то она прошла, да сил моих нету больше. Трещит сорока эта, словно заведенная. Пухнет головушка, боюсь в уме повредиться от басен ейных. Выручай, соседушка, не дай погибнуть от разговоров пустых.
- Вот те на! - удивилась рыбка. - Хотела как лучше, а получилось как всегда. Так чего ж ты хочешь, если разговоры тебе уже надоели?
- Видишь, дело какое, - старик краской пошел. - Стосковался я по ласке женской, по теплу телесному, - стоит и как школьник ножкой землю ковыряет от смущения.
- Ишь ты, дела какие! - присвистнула рыбка. - Верно говорят: седина в бороду — бес в ребро. Ладно, я понятливая, никак тоже женщина. Иди себе, не переживай.

Старик, не веря такому счастью, чуть не вприпрыжку домой наладился. А там-то! Дети, быстро уши заткнули! Девица там сидит, вся из себя выдающаяся: на груди крестик золотой аж горизонтально лежит, бедра, круты невозможно, и зазывны, тело статное все из платья наружу просится, щеки красным полыхают, губы, как две сливы, к поцелуям просятся, а глаза большущие да зеленые жгут насквозь и, будто, молвят: «Вот она я, вся твоя!».

Пот прошиб старика и, не видя свету белого, бросился он к соблазнительнице, будто молодой, а она уж тут как тут, сама навстречу бежит, торопится. И постель уже расстелена, и печка жарко натоплена, и окна занавешены от любопытства соседского.

Три дня и три ночи предавался утехам старый: вот как нужда довела, тут и годы не помеха, и хвори все как рукой сняло. Но к исходу третьего дня понял он, что протянет ноги вскорости от марафонов этих сексуальных, а девице все давай и давай. Она и травы всякие ему заваривала для поддержания силы мужской, и заморское снадобье у купцов выпросила - виагрой называется. Да только силы нет больше в организме дедовом.

Как заснула она, под утро на четвертый день, выполз старый любовник на крыльцо и, собрав последние силушки, добрался до берега морского. Едва вспомнил слово заветное и прохрипел слабым голосом вынырнувшей из морской пучины рыбке:

- Спасай, голубушка! Погибаю безвинно! Замучила ненасытная меня.
- Ну, так уж и безвинно, - усмехнулась рыбка. - Поди, не одни мученья-то принимал. Да что делать, избавлю тебя от насилия по-соседски. Чего ж тебе такого подобрать-придумать?
- Ой, рыбонька милая! Не надо мне сексу этого и болтовни бабьей не требуется больше. Вот если будет такая возможность, простую мне бабенку справь, добрую и заботливую. И ну их, этих молодух, не по мне они уже.
- Ладно, сосед, оправляйся-ка ты домой. Будет тебе заботливая, - задумчиво молвила, уплывая, золотая рыбка. - Неужто и я в старости такой стану? Не дай бог.

Дома старика ждал порядок, чистота, скотина ухоженная, обед на столе вкусный. А посреди всего этого благолепия сидит на табуреточке ладная бабенка, не старая да и не молодая, средних лет, значит. Как вошел дед в горницу, тут она со словом приветливым разула-раздела его, руки обмыла из ковшика расписного, да за стол усадила. Накормила сладко, разговорами не томила, а все как надо делала. После уложила хозяина спать на перину мягкую, укрыла одеялом теплым, занавесочки задернула и пошла тихонько тесто месить для блинов утренних.
Нарадоваться не мог старик счастью своему: кормят его от пуза, да вкусно и разнообразно как! Беседой не мучает новая хозяйка: ждет когда сам слово скажет, тут и подхватывает. С хозяйством быстро управляется, скотину не обижает, за покупками на базар чуть свет бегает. Не жизнь, а малина. Сиди и плюй в потолок. Да только через неделю, а может через две, почувствовал счастливчик наш тоску какую-то необъяснимую. И уж спать стал плохо, все вертится на перинах мягких, думы думает непонятные. Не радуют его блины с икрой и жизнь беззаботная. Так прошла еще неделя и, отправившись от нечего делать по грибы, вышел он нечаянно к морскому берегу, ноги сами вынесли.

Стал вспоминать слово заветное, едва вспомнил: от сладкой жизни все слова забываться начали.

- Опять ты, неугомонный! - рассердилась поначалу рыбка, но приглядевшись к деду, смягчилась. - Тоска заела? Правильно понимаю поведение твое?
- Тоска, будь она неладна! - старик уселся на берег и, подперев рукой бороду, стал смотреть вдаль. - Хоть топись, все одно жизни нету.
- Старость, она, известно, не радость, - уселась рядышком на отмели рыбка. - Но топиться мы не будем. Давай посидим просто и поговорим.

Долго они сидели так, до вечера. Много чего переговорили: о жизни все.

- Знаю я, кажется, как тебе помочь, седая голова. Не рассказывай мне больше о своих желаниях, сама все знаю, - помахала золотая рыбка плавником и уплыла.

Поплелся старик домой безо всякого желания, но охота топиться уже прошла. За разговором успокоилась душа стариковская.

А как подошел он к дому, так и зашлось сердце от увиденного: стоит на крылечке старуха, живая, здоровая, да его дожидается, платочком машет. Обнялись крепко они, слезами умылись. Смотрят друг на друга, насмотреться не могут. В дом пошли. Правда, опасался старик, что новая постоялица обнаружится, но напрасные были опасения: не дура рыбка-то.
Наколол он дров, затопил баньку. Попарились всласть, нахлестались березовыми вениками, кваску свежего попили. Потом отужинали славно и уселись у окошечка на звезды смотреть. Долго смотрели, молчали и вздыхали тихо. Эти вздохи у них вместо разговора были, да о чем и разговаривать: понимали они без слов друг друга, каждый взгляд словом становился, каждый вздох предложением. За долгую жизнь понимать научились разговор бессловесный.
Так сидя у окна и померли оба, за руки взявшись и улыбаясь.

Что? Мораль какая, спросите? Да никакой морали. Просто рассказ про старика одного знакомого. Вот так.